Татарский удар - Страница 58

Пока ехали в такси до вокзала, проходили через арку металлоискателя, потом еще через одну, Лена еще шипела на дочерей, указывая глазами на милиционеров, которых на привокзальной площади было больше, чем пассажиров. Но потом поняла, что бесконечные «Валентина! Светлана!! Валентина!!! Голову оторву!» бесполезны, а потому замолчала и лишь старалась не выпускать Валькину ладошку из руки, а Светкину косу — из виду. Вовку она уже не ругала — ну не смог проводить семью до вокзала и не смог. Лишь бы в Юдино сумел приехать. А уж там Лена ему устроит. Да нет, не устроит: жалко.

Вовка последнее время совсем зеленый ходил, с лица спал и шепелявил гораздо сильнее. Лена пару раз спросила о причине, ничего не добилась и решила мужика не доводить. Понятно, что на работе нелады: вон чего кругом творится. Слава богу, Вовка выбил-таки отпуск и решил провести его не в Египте этом занудном и не в Заинске у матери своей Зинаиды Васильевны (которая прекрасная женщина, но все равно свекровь), а у Лениных родителей в Череповце.

В купе уже расположилась крашеная тетка традиционных для предпенсионного возраста габаритов. Она неласково посмотрела на Вальку со Светкой, которые решили проскочить в дверной проем одновременно и умудрились на секунду застрять там — под бренчание костей и синхронные вопли. Лена впихнула одну чемоданом, вторую коленом под формально мягкое место и не преминула свирепо зыркнуть на тетку. Лена физически не могла вынести даже косого полувзгляда, брошенного на дочерей, и взяла за правило отвечать сторицей — Вовка называл такую практику неадекватным силовым ответом. Кроме того, оба нижних места принадлежали Евсютиным, соответственно, тетка сидела на их территории, соответственно, ей следовало поджать хвост и закусить языком. Она так и сделала — во всяком случае, отвернулась к окну, но явно прислушивалась, как Лена короткими, но доходчивыми фразами наводит порядок во вверенном ей подразделении.

Вальку временно определили на полку, аннексированную соседкой, и велели хоть полминуты посидеть спокойно (зараза такая немедленно принялась считать до тридцати, уверенно перевирая все цифры на свете). А Лена со Светой принялись со сноровкой профессиональных рубщиков мяса потрошить сумки, выуживая и откладывая тапки, умывальные принадлежности, бутерброды и прочие предметы первой железнодорожной необходимости. Покончив с этим, Лена с некоторой досадой обнаружила, что весь багаж разместился под правой полкой — стало быть, нет нужды требовать от соседки, чтобы та встала, потеснилась чемоданами и так далее. А жаль — вышел бы неплохой профилактический эффект.

Впрочем, установив полку на место и распрямившись, Лена уверилась, что тетка решила добиться досрочной реабилитации. Она вполголоса общалась с подползшей к ней Валькой — а та уже закинула ногу на ногу и в такт рассказу о трудной жизни в младшей группе детского садика вертела носком белого сандалика чуть ли не под носом собеседницы. Соседка только размякала и шарилась в могучей лакированной сумочке явно в поисках конфет — нормальная реакция любой пожилой дамы, сраженной вертлявыми глазками и непосредственностью бесценной нашей Валентин-Владимировны.

Видя такое дело, Лена, известная отходчивостью, решила сменить гнев на милость, но показать это не сразу — дабы не влипнуть в затяжную и утомительную беседу про детей, внуков, придурков-мужей и о чем еще там в поезде говорят. Поэтому улыбчивые взгляды, которые дама, на секунду отвлекаясь от общения с Валькой, бросала на ее сестру и мать, те не сговариваясь игнорировали, дырявя взглядами окно.

За стеклом стояли и болтались без дела многочисленные милиционеры и немногочисленные провожающие, сумевшие пробиться сквозь заградотряды. Лена еще по дороге объяснила Светке, что папа, скорее всего, на вокзал не успеет и подсядет в Юдино — но это не мешало обеим ждать и надеяться. Поспешные сборы и отбытие под фанфары — не самое успокаивающее мероприятие, но совсем тяжело заниматься этим без Вовки, который последние дни был совершенно как больная собака — жила у Лены во дворе такая.

К приходу проводника в купе царила полная идиллия. Проводник оказался крепким, шутливым и болтливым парнем, что Лене не понравилось — ей еще в детстве отец внушил мысль, что здоровые мужики должны заниматься тяжелым физическим трудом, а не разносить чай, например. Папа судил по собственному гармоничному опыту, поскольку свою косую сажень в плечах употреблял сугубо в бульдозерных целях. А Лена иногда почти всерьез упрекала его в том, что с пубертатного периода недолюбливает образцовых плечистых мужиков, потому что они либо пролетарии — черная кость, связываться с которыми бесперспективно, либо не совсем настоящие мужики. Папа поначалу реагировал нервно, но потом мама объяснила ему, что подколодная дочка так вот шутит. Шутки шутками, но Вовка — первая и последняя настоящая любовь Лены (до сих пор и несмотря ни на какие) — был парнем скорее худосочным, чем видным, и с возрастом эту особенность не изжил.

С габаритным проводником Лена постаралась быть строгой и справедливой, на шутки реагировала вежливо, а по существу сообщила, что их вообще-то четверо, муж присоединится позднее, он уже звонил (тут пришлось чуть соврать — звонил Вовка еще утром), так что прошу никого не подсаживать, а младшей девочке три будет через две недели, вот свидетельство, как ее зовут, вы и сами видите, а конфеты ей лучше не давать, и старшей, и мне тоже, а чай будем, но попозже.

Весельчак покинул дамское общество, лишь когда поезд тронулся. Выложив на стол сторублевку за постельное белье, Лена наконец расслабилась — впервые за эти самые последние дни, во всех смыслах, будь они неладны, и задумалась о том, что происходит и зачем они так скоропостижно едут к родителям в Череповец. Вовка на этот вопрос вразумительного ответа ей так и не дал — лишь взял Лену за локти, когда она уже собиралась раскричаться, и тихо сказал: «Лень, все будэ чотко, я обещаю. Потерпи два дня — и все. Пожалуйста». Сегодня истекал второй день, так что счастье, или как там правильно называется режим, когда все хорошо, подступило совсем уже вплотную.